С Новым годом! Год новый, а празднуем по-старому?

Наконец наступил очередной, самый любимый, самый неповторимый, самый долгожданный, самый дорогой во всех смыслах — прямых и переносных, такой выстраданный и вымученный Новый год…

Народ уже за полтора месяца до начала празднеств начал выставлять китайские елки вперемешку с синими лошадьми и прочим фэн-шуем на столы и украшать огоньками и гирляндами все, что только можно было украсить. За месяц люди начали говорить о том, «сколько дней осталось» и «поскорее бы». За четыре недели стали сметать с полок магазинов все, что можно было смести, словно впереди Нострадамус предсказал голодное столетие, неурожай, чуму и мор…

За две недели, сразу после наступления сумерек, на не по-зимнему мокрых улицах все чаще стали попадаться подвыпившие герои, которые, кажется, заранее репетировали пришествие Нового года, чтобы потом встретить его во всеоружии. Как с грозным «Ура! Вперед на врага!», они с радостным криком «С Наступающим!» бросались на кого-нибудь целоваться и обниматься, от чего те, к которым лезли, становились не по-праздничному как-то еще мрачнее и несчастливее и виновато удалялись…

За месяц, с самого утра, во всех российских передачах то и дело тонко намекали, хитро подмигивали и настойчиво напоминали, что грядет «самый-самый главный» праздник, и как его надо встретить. Знакомые с детства салаты оливье и селедки под шубой, запеченные на банке цыплята и выпеченные наполеоны, маринованные огурчики и соленые помидорчики, вперемешку с заморскими карпаччо и карбонарами, болонезами и тартарами, салатами из авокадо, папайи и фейхоа щедрой рекой лились с экранов в дома к гражданам…

Уже за месяц до Пришествия я искренне возненавидел ходить в гипермаркет. Куда ни сунься, в какой отдел ни зайди, чтобы купить хлеб насущный — ну, там пакет кефира и кусок колбасы, как приходилось врезаться в непробиваемую «свинью» из «голодающих Поволжья», с горой всякой всячины в тележках и корзинами в обеих руках, которые помутненным взором и поведением напоминали обезумевших от голода, а телом — перекормленных тельцов. Люди вывозили сырокопченую колбасу и мясо телегами, словно ее с Нового года отменяли (я самолично видел необъемного вида тетю килограммов на 150, которая, обливаясь семью потами, бедная, впереди себя с трудом толкала не меньшего веса телегу, из которой наподобие иголок дикобраза во все стороны топорщились батоны копченой колбасы, с той лишь разницей, что иголок у дикобраза будет поменьше). Спиртное выносили ящиками, и я подумал было, что грядут дефолт, обвал, инфляция и девальвация вместе взятые. Прискакал домой, включил местное ТВ. Смотрел долго и внимательно, но кроме как об успехах в прошедшем году и еще больших успехах в году наступающем, так ничего не услышал.

На следующий день снова с опаской заглянул в местный гипермаркет. Народ еще ожесточеннее, словно безжалостно мстя какому-то неведомому врагу, продолжал сметать с полок все, что оказывалось в поле зрения: китайские одноразовые игрушки, гирлянды, петарды, 10 кг мешки стирального порошка и трехлитровые бутыли бытовой химии, тенниски, носки, тапки, полотенца, уродливые статуэтки синих лошадей, ширпотребные ручки и тетради, дешевую «шипучку» — ящиками, печенье — упаковками, «пластилиновые» конфеты — коробками…

Стал было скромно так в очередь с полбуханкой хлеба и пакетом кефира, но за непроходимыми спинами «голодающих Поволжья» с телегами снеди тут же почувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Хлеб и кефир вернул на место, решив довольствоваться тем, что у меня было в холодильнике, но чтобы только не стоять в гигантской очереди.

Решил отметить Новый год уже в обед 31-го, не дожидаясь долгожданного Пришествия, чтобы на ночь не наедаться и не напиваться. Купил себе бутылочку коньяка, клинышек хорошего сыра и в духовке приготовил жаркое. Заранее поздравил всех по телефону. Выпил, закусил, прилег. К 12-ти стало неумолимо клонить в сон. Было, уснул, но в пять минут первого мне напомнили, что Новый год наступил и что спать никому не положено: на районе началась ожесточенная канонада, как при приступе Измаила. Огни салюта взмывали в воздух мимо моего окна, народ ликовал, все были безумно счастливы.

Сонный встал было и подошел к окну, чтобы порадоваться вместе с народом. Радовался недолго, так как из окна прямо подо мной вверх коромыслом подымался такой едкий табачный дым вперемешку с недельным перегаром, что даже при закрытом окне дышать стало нечем. А из окна прямо над головой с криками «Ура!» вниз, одна за другой, полетели петарды, которые наподобие гранат с оглушительным грохотом взрывались еще в воздухе, причем при взрыве отстреливая то влево, то право, то вверх — куда вздумается. Решил не испытывать судьбу, вернулся в постель. Попытался уснуть.

Но у соседей сверху, закончивших петардометание, теперь начались танцы. Причем аккомпанемент был не из легких, также как и топот их ног. Соседи справа, закончившие орать «Ура! С Новым годом!», похоже, что-то не поделили и теперь во всю силу легких выясняли отношения, сменив радостное «Ура! С Новым годом!» на не менее радостное «Сука! Б. Убью!»

За окном продолжали рваться китайские петарды и взмывать в воздух яркие фейерверки, возбужденные голоса за стенкой радовались наступившему счастью, сверху неистово топали и прыгали… И только я лежал в постели и в отблеске сказочного салюта за окном совершенно трезво наблюдал, как с потолка, от радостного топотания дюжины ног этажом выше, словно недостающий новогодний снег, медленно плывет и оседает белая пыль, тихо ложась на пол, на кровать, на меня…

Часов в пять, заткнув в уши побольше ваты и накрывшись сверху двумя подушками, под утихший за окном фейерверк и танцпол сверху, я, было, провалился в черную яму под названием сон, но уже часов в шесть был снова разбужен соседями сверху, которые решили продолжить дискотеку.

Понял, что уснуть не удастся. Встал. Сварил себе кофе. Подошел к окну. Радостное зрелище, как после Куликовской битвы, простиралось перед моим мутным от недосыпа взором: пустые бутылки от шампанского и водки, мандариновые корки, остатки петард и фейерверков устилали землю. И ни души…

Новый год, как всегда, удался…